Виктория Токарева - О любви и не только… (сборник)
Следующий этап – студия звукозаписи. Три тысячи долларов.
Игорь дал наводку, у него было несколько хороших студий. Но Кира Сергеевна решила найти услуги подешевле.
Она села к телефону. Кому-то звонила. Что-то записывала. Вскрикивала от удачи.
С точки зрения Анжелы, она была старая, ее поезд ушел, и рельсы разобрали. Но сама Кира Сергеевна думала иначе, вернее, не думала вообще. У нее была способность любить проживаемый кусок жизни. В молодости она любила своего маленького сыночка и не хотела, чтобы время двигалось, а ребенок рос.
Потом она переживала романы, и ей очень нравился этот тревожный период. Хотелось, чтобы он длился вечно.
Сейчас все устаканилось: сын вырос, муж удержался, работа доставляет удовольствие, здоровье никак о себе не напоминает. Что еще желать?
Только разве помогать людям и греться в лучах благодарности.
Все-таки лучше, чем ничего. Все-таки какое-то действие.
* * *Анжела со страхом ждала, что Николай придет к ней опять. Но он не приходил, и это было очень хорошо. Можно, как прежде, беседовать с Еленой без угрызения совести.
Все оставалось как раньше: Анжела у плиты, Елена в пижаме за столом с чашечкой кофе и рюмкой коньяка.
За окном смешанный лес – сосны и березы. Счастливые собаки – Шарфик и Роза. Елена ничего этого не видела. Жизнь текла мимо нее. Глаза Елены были повернуты внутрь своей израненной души.
«Тебя бы на поле, бахчу обрабатывать», – думала Анжела. Но сказать такое она не решалась. Покорно слушала и молчала.
– Коля был такой красивый в молодости. А сейчас – чистый крокодил. Веки тяжелые, глаза застывшие. Куда все подевалось?
– А вы его любите? – не понимала Анжела.
– Не знаю. Я хочу, чтобы он умер. Чтобы никому не достался.
– Грех так говорить, – пугалась Анжела.
– Может, грех. А может, и нет. Он мне всю душу намотал на кулак. Я не могу так жить. И без него не могу.
– А вы могли бы его обратно полюбить?
– Могла бы. Но своего, а не всеобщего. Он принадлежит всем, кроме меня: друзьям, подругам, бизнесу. А теперь яхту хочет купить. Бороздить океаны. Я его вообще никогда не увижу.
– А вы с ним вместе по океанам, – посоветовала Анжела.
– Да ты что? Его главная задача – не встретиться со мной и не пересечься ни при каких условиях…
Елена наполнила рюмку. Выпила залпом.
Анжеле показалось, что хозяйке нравилась ее депрессия. Она ее холила и лелеяла и не хотела расставаться.
– Если вы будете все время выпимши, он вас бросит, – предупредила Анжела.
– Вот как раз наоборот. Он будет бояться, что я пропаду без него. А если бы я была крепкая, сильная и самостоятельная – он стряхнул бы меня, как сопли с пальцев. Иди гуляй… И взял бы малолетку на тридцать лет моложе. У них сейчас это модно. А так… он будет тихо трахаться на стороне и приходить домой. Как ни в чем не бывало. И я как ни в чем не бывало. Не карандаш, не испишется. А там, глядишь, старость подойдет, все системы откажут, и его прибьет течением к родным берегам, как старое бревно…
– Значит, все неплохо, – поняла Анжела.
– Плохо, – проговорила Елена. И замолчала, глядя в стол.
Анжела открыла духовку и проверила мясо длинной вилкой.
– Я хочу, чтобы он радовался мне каждый день, говорил: «Ты лучше всех, ты – единственная…»
«Ну точно Анна Каренина», – думала Анжела, выключая духовку.
Хозяин не любил пересушенное мясо.
* * *В доме часто собирались гости.
Приходилось готовить, накрывать на стол. Анжела крутилась как веретено.
Гости съедали все в одночасье. Разоряли стол как вандалы.
На Анжелу не обращали внимания, как будто она не человек, а предмет. Швабра в углу.
Лена тоже преображалась. Становилась царственной, недоступной. И было невозможно себе представить, что она снисходит до прислуги и даже беседует с ней на личные темы.
Анжелу это задевало, но не слишком. Она-то знала все свои преимущества. У нее все впереди, а у этих – на середине, если не дальше.
В торжественных случаях вызывали пиротехников, и они зажигали в небе диковинные букеты. А однажды написали на полнеба: НИКОЛАЙ. Это был его день рождения.
Ракетницы бабахали, в небе светилось его имя, а сам Николай уходил на заднее крыльцо и что-то писал в блокноте.
– А почему вы не с гостями? – спросила Анжела.
– А мне не интересно, – просто сказал Николай. Подумал и добавил: – Я на другое заточен.
Он был заточен на работу и получал ее в любых количествах.
Лена была заточена на любовь, но не получала желаемого. И этот душевный голод мучил ее, как голод физический.
А на что заточена Анжела? На счастье. И она шла к нему – не любым путем, а только прямым и праведным.
Николай сидел на крыльце, спина колесом. Что-то писал, глядел перед собой и снова писал.
Анжела думала, что жизнь богатых состоит из тусовок, развлечений и романов. А она состоит из труда, из труда и еще раз из труда. С утра до позднего вечера. Короткий перерыв на сон – и опять колесо закрутилось. Николай так жил, и ему это нравилось. Задумал – осуществил. Жизнь – спектакль, а он сам себе режиссер.
Стало смеркаться. Николай зажег фонарик. Светил на странички. Потом поднял голову и спросил:
– Ты чего стоишь?
– Отдыхаю, – сказала Анжела. – Дышу.
– Я тебе нравлюсь?
– В каком смысле? – не поняла Анжела.
– Как мужчина.
– Нет.
– Почему?
– Вы – чужой муж.
– И что?
– Я чужого не беру.
– Все берут, а ты не берешь?
– Не все берут, – возразила Анжела.
– Просто я старый для тебя.
– Я этого не говорила. Это вы сказали.
– А ты хитрая… – сказал Николай.
Последнюю фразу он проговорил, стоя вплотную к Анжеле.
– У тебя волосы дымом пахнут, – отметил Николай.
– Шашлыком, – уточнила Анжела.
Жасминовый куст низко свисал над головой. Николай поцеловал ее в губы. Губы оказались жесткие, как у Алешки Селиванова.
Анжела стояла и пережидала поцелуй. Нельзя сказать, чтобы она ничего не чувствовала. Еще как чувствовала.
Среди деревьев возникла Елена.
Увидела целующихся. Постояла. И ушла.
Было очень глупо себя обнаружить. Тогда пришлось бы устраивать скандал с битьем посуды. А так – можно продолжать праздник, пить и напиваться, наполнять себя алкоголем от пяток до бровей.
* * *После перестройки стало модно обращаться к психоаналитикам. Как в Америке.
Николай стеснялся открыться незнакомому человеку. Это все равно, что стоять без штанов. Он исповедовался Раисе – жене своего лучшего друга Георгия. Раиса была старше мука на шесть лет. Сначала это было незаметно, но потом вылезло.
Раиса – мудрая, терпеливая, щедрая. Она готова была отдать людям все, что у нее было: время, опыт, душу, – буквально перетекала в собеседника. Николай догадывался: будь она молодой и прекрасной, ей не понадобились бы все эти крючки: мудрость, щедрость. Но поскольку не было основного – ТЕЛА, приходилось пускать в дело ДУШУ. Все очень просто.
